Давно было дело. Но вот по воле обстоятельств вспомнилось.
Как-то мы с моим бывшим молодым человеком поехали отдыхать в Анапу.
И, значится, спим мы все такие довольные, наслаждаемся отдыхом и ничего не подозреваем. Я просыпаюсь, понимаю, что время еще ночь, поворачиваю голову, чтоб посмотреть, как сопит мой милый друг, умиляюсь, а он... распахивает огромную челюсть с гнилыми кровоточащими зубами, резко открывает испещренные кровавой сеткой глаза и бросается на меня. Я пытаюсь закричать, судорожно глотаю воздух и... просыпаюсь.
Тот же гостиничный номер, та же поза, тот же друг рядом. Поворачиваю к нему голову, ухмыляюсь, мол, приснится же... И в этот момент он... распахивает огромную челюсть с гнилыми зубами, раскрывает глаза и бросается на меня. Задыхаюсь беззвучно от страха, пытаясь выдавить хотя бы сип, просыпаюсь.
Дышу ровно, все то же раскрытое окно, все та же Анапа, все тот же друг. Поворачиваюсь со страхом, с опаской, чуть отодвинувшись. Вижу, что лежит он по-другому. Не лицом ко мне на боку, а на спине. Выдыхаю и успокаивающе (скорее для себя) провожу по руке. И понимаю, что друг-то мой задыхается. Что это уже он пытается втянуть в себя воздух, а потом с силой вытолкнуть. Звук зловещий, страшный. У него и желваки вздулись. И все он то ли шипит, то ли хрипит, то ли что... Я его за руку хватаю, разбудить пытаюсь, а он... схватил меня второй рукой, крепко, до синяков, распахнул глаза и заорал, глядя на меня. Громко, пронзительно. От резкого движения и крика я тоже заорала в голос.
Вот так и орали мы с минуту, глядя бешеными глазами друг на друга.
И замолчали, впрочем, так же внезапно.
- Ты чего орешь? - спросила я.
- Сон страшный приснился. А ты чего орешь?
- И мне, - говорю, - приснился. Страшный.
Посмеялись, покурили, поизумлялись. В крохотной гостинице посреди ночи истошные крики - хоть бы кто пришел посмотреть.
А сон ему и правда снился, видать, страшный.
Рассказывал, что снился ему белый-белый город и в этом белом-белом городе его, всего в белом (уж наверняка) куда-то несли. И принесли в белую-белую церковь, где огромная смерть в белом-белом капюшоне тянула к нему костлявую гниющую руку. И капюшон сняла - а под ним гнилая черепушка, мерзкая, червивая, до омерзения.
И он все пытался закричать, видать, во сне. А когда я его за руку схватила, то и она схватила. И тут его прорвало.
Вот такой вот самый страшный сон. Один на двоих.