[souhait]

Я ей, помню, кричал на остановке, что она дура, что ей домой надо, а не черт знает куда на ночь глядя. Глупая ведь. Привык, конечно, что свои выдуманные обиды у нее всегда на первом месте. Но нас же четверо, мы всегда вместе жили. Зачем от нас бежать? А она не то смеялась, не то плакала, повторяла постоянно, что ей нужно уйти. Твердила, как заведенная, не отталкивала, но не слушала. Уйти. Куда уйти-то? Зачем? Мы дружили со школы. Она милая, улыбчивая. С копной светлых волос, с этими вечными кудряшками, смешно падающими ей на нос. Она морщилась и пыталась их сдуть, я смеялся, убирал их осторожно, замирал. Не хватало только плаксивой музыки и поцелуя, такого, прям, исключительно неожиданного, но давно ожидаемого. Нет, я никогда ее не любил больше, чем друга. И она не любила. Просто мы всегда вместе были, вчетвером. Андрей с Леркой были как-будто обособленно, друг для друга. Еще со школы болтали о свадьбе, убегали из дома, шли против желания родителей и назло всем не расставались уже семь лет. И с нами не расставались. Вчетвером мы вырвались в Москву, чтобы учиться в одном институте, чтобы однажды купить квартиры на одной лестничной клетке. Андрей с Лерой, Машка со своим мужем, которого никто не мог представить, и я. Мне, почему-то, в наших фантазиях жены не доставалось. Считалось, что я вечно буду жить один, а старость встречу в комнате на чердаке в доме Леры с Андреем. Их дети всегда меня будут звать дядей Димой и считать самым лучшим дядей в мире. А Маша с неизменными кудряшками, конопушками и улыбкой будет заходить к нам с супругом и двумя очаровательными девочками-близняшками. Мы мечтали о жизни, как в кино, мыслили стереотипами и были неизменно счастливы. Вроде бы.
А потом Маша сорвалась. Ночь выбрала, как в мелодраммах, дождливую, плачущую, ветреную. Мы снимали квартиру тогда, двухкомнатную. Делили с Машей по-дружески одну комнату на двоих с неизменной тумбочкой между кроватями, встречались после работы на кухне, готовили вчетвером ужин и никогда не ссорились. Поводы были, конечно, просто мы же все мечтали о жизни как в кино. Там друзья не ссорятся. И не уходят из дома среди ночи...
- Пошли домой, тебе заняться нечем что ли?! - я пытался перекричать раскаты грома и грохот крупных дождевых капель по жестяной крыше остановки.
- Нет, мне уйти надо, ты не понимаешь, что ли? Или сейчас уйду, или затянет.
- Да как тебя понять, если у тебя это "уйти" заело? Куда ты собралась? - тряс ее за плечи, вглядывался в глаза. Впервые я настолько сильно не понимал. Машку не понимал.
- От вас подальше... - и так загадочно дождь по щекам - не то слезы, не то капли.
- Совсем дура, да? А вещи? А жить ты где будешь, твою мать?
Я думал о многом. Алкоголь, наркотики, случайная беременность? Просто вдруг не стало моей Машки. Дождь слизал пушистые волны, оставив тугие кудри, отчего она казалась какой-то кукольно-красивой, незнакомой. Глаза большие, ясные, серьезные, ни тени улыбки. Не моя Машка.
- Да какая вам-то разница? Живите в своем выдуманном мире. Давайте... Вы же без эмоций живете вообще. Погрязли в своих натянутых улыбках. Ты же Андрею даже сказать не можешь, что он тебя достал. Лерка же давится, но молчит, глядя на крошки на столе. Мы же все такие правильные, мы же не ругаемся. Фальшивки.
Она кричала на меня дальше, вспомнила она и наш последний поход в кафе, когда я был готов набить Андрею морду за хамство персоналу, вспомнила и поездку на шашлыки, когда Лера всех достала своим занудством и правилами резки огурцов. Даже выбор кошки вспомнила. Одной на всех. Не смогли, не выбрали. Машка тогда сдерживала слезы, а я говорил, что нет ничего хуже тупых морд персидских котов.
- Понимаешь, Дим?
Понимал. Кивнул, отпустил ее плечи. А гроза, издеваясь, ушла куда-то в сторону центра. Оставила противный, моросящий дождь. Один на двоих нам с Машкой оставила. И она вдруг рассмеялась. Звонко так, искренне. А я улыбался, сам не зная чему, не мог не улыбаться, глядя на нее. И чувствовал себя неимоверно глупо.
- Смотри, Дим, ну все как в вашем кино. И гроза, и вот теперь дождик. Красота, да и только. Теперь ты должен все понять, поцеловать меня, и чтоб мы уехали вдвоем далеко-далеко.
Все с той же улыбкой я смотрел на нее недоверчиво, словно слышал впервые.
- Ну же, целуй давай, не разрушай каноны.
- Может все же домой пойдем? Чай, горячая ванна, плед? Лерка глинтвейн сделает... - улыбаться больше не хотелось. Хотелось взять ее в охапку, усадить на кухне, обнять и никогда никуда не отпускать. Чтобы с ума не сходила.
- Идиот.
Свет фар случайной машины выхватил из ночной темноты ее лицо. Родное, но совсем незнакомое. Она сейчас вся такая была. Моя и не моя. Та самая Маша, но вот уж точно настоящая, но не приторно-пушистая, не киношная. Растрепанная и болезненно счастливая. Моя.
- Маш...
Она тряхнула мокрыми прядями, прищурилась, улыбаясь.
- Ну?
- Я тебя люблю, да?
А она победно сверкнула глазами, кивнула.
- Все равно как в кино получается, - я взял ее за руку, уводя под крышу остановки.
- Нет, не получается. Поцелуя не было, - ответила задумчиво.
Поцелуй был.
А через месяц Лерка забеременела, и они с Андреем устроили свадьбу. Лера вся в белом, по канону, с уложенными в тугие кольца темными волосами, счастливой улыбкой и мужем в охапку. Андрей, до нелепого серьезный в костюме, покорно подставлявший щеки для поцелуев давно забытых родственников. Родители простили...
А потом они уехали в закат, ровно так, как когда-то Лера углядела в одном из любимом фильмов.
А мы с Машкой... А мы решили жить вместе. Завели персидского котенка и старались не строить планов на будущее. Искренне доказывали друг другу, что в реальной жизни не так уж и много места для искренней чистой любви и на самом-то деле нужно хорошо учиться, строить карьеру и уж только потом неприметно расписаться и обзавестись детьми. Маша, получившая слишком большой объем фальшивой киношной жизни, пыталась теперь лишить свое существование любых элементов шоу. Запиралась в свои стены и подолгу молчала, вглядываясь в грязно-зеленое ночное небо мегаполиса. А однажды собрала вещи и уехала. Хорошая работа за границей, "карьера важнее чувств".
Созванивались редко, присылали друг другу открытки. Поделили мир пополам. Ей - Берлин и реальная жизнь. А мне все та же душная Москва и не доснятое кино. Оно преследовало меня моросящими дождями и давно забытой музыкой в наушниках, чужими улыбками и искренними объятиями других, более счастливых людей, и даже в собственной квартире преследовало - урчащим пушистым клубком на том же подоконнике, где когда-то любила сидеть Машка.
Плохое получилось кино, грустное.