дерзкий дичь!
Тарная дощечка, нагретая лучами жаркого южного солнца, до сих пор не остыла. А мы лежим на связках голова к голове и смотрим в бесконечное южное небо.
- Наташ, а ты знаешь какие нибудь-созвездия?
Наташка тыкает пальцем в разные скопления звезд и тихонько их называет. А я смеюсь и ничего не понимаю.
- Кассиопея? Я не вижу.
- Ну вот же, - она усмехается и придвигает голову ближе к моей, чтобы точнее указать направление.
Растерянно качаю головой.
- Не вижу.
Ее мягкая ладошка ложится на мою руку, и теперь мы вместе вычерчиваем на звездах ломаную линию.
- А теперь? - я не вижу ее, но знаю, что она улыбается.
- Угу.
Ладонь у нее теплая, уютная. И доски под нами теплые. И ночь эта... тоже теплая. И на душе бесконечно тепло. И быстрее бьется сердце, а от затылка до пят раскатывается странное, непривычное и тягучее ощущение - словно разбег качелей. Мне было восемь.
- Наташ, а ты знаешь какие нибудь-созвездия?
Наташка тыкает пальцем в разные скопления звезд и тихонько их называет. А я смеюсь и ничего не понимаю.
- Кассиопея? Я не вижу.
- Ну вот же, - она усмехается и придвигает голову ближе к моей, чтобы точнее указать направление.
Растерянно качаю головой.
- Не вижу.
Ее мягкая ладошка ложится на мою руку, и теперь мы вместе вычерчиваем на звездах ломаную линию.
- А теперь? - я не вижу ее, но знаю, что она улыбается.
- Угу.
Ладонь у нее теплая, уютная. И доски под нами теплые. И ночь эта... тоже теплая. И на душе бесконечно тепло. И быстрее бьется сердце, а от затылка до пят раскатывается странное, непривычное и тягучее ощущение - словно разбег качелей. Мне было восемь.