дерзкий дичь!
У Эванс узкая и теплая ладошка. Я чуть сжимаю ее, целуя ей руку на прощание:
- До встречи, мое очарование.
Мы улыбаемся и тут же, отбросив этикет, сжимаем друг друга в объятиях. Я встаю:
- Так когда мы увидимся в следующий раз? Уже... на кладбище? - удивляюсь своим же словам. Дружно смеемся.
- Видимо, да, - откликается Лили. В ее глазах плещется улыбка и еще что-то, что я по глупой надежде считаю теплом. Я верю, что она любит меня так же, как я ее.
Пребывая в 1978 году, мы оба знаем свое будущее. Мы уже пережили его и смирились. Поэтому в настоящем мы умеем смеяться над собственной смертью. И только нам понять двусмысленное "на кладбище". Ведь собираемся мы всего-навсего на прогулку. Лили любит старые памятники...
- До встречи, мое очарование.
Мы улыбаемся и тут же, отбросив этикет, сжимаем друг друга в объятиях. Я встаю:
- Так когда мы увидимся в следующий раз? Уже... на кладбище? - удивляюсь своим же словам. Дружно смеемся.
- Видимо, да, - откликается Лили. В ее глазах плещется улыбка и еще что-то, что я по глупой надежде считаю теплом. Я верю, что она любит меня так же, как я ее.
Пребывая в 1978 году, мы оба знаем свое будущее. Мы уже пережили его и смирились. Поэтому в настоящем мы умеем смеяться над собственной смертью. И только нам понять двусмысленное "на кладбище". Ведь собираемся мы всего-навсего на прогулку. Лили любит старые памятники...